Журналист пишет в блоге на сайте "Открытой России" о голодовке, которую объявило в Лефортово кировский губернатор, и девальвации голодовки в общественном сознании, которая произошла в последние годы. По его мнению, Никита Белых выдвигает невыполнимые требования.
"Когда-то давно слово "голодовка" стояло в одном ряду со словам «восстание». Если нет возможностей, ресурсов, чтобы поднять восстание, но власть поставила тебя в такие невыносимые условия, что нет ни малейшей возможности жить дальше, — ты объявляешь голодовку. Восставший народ строит баррикады и берет булыжники. Восставший одиночка или небольшая группа идеалистов часто могут использовать в борьбе единственное, чем владеют: свое тело, свою жизнь", - напоминает Попков, приводя в пример членов ИРА, Михаила Ходорковского, Андрея Сахарова, Олега Шеина и других, включая Надежду Савченко, под конец эпопеи которой люди "плевались".
"Ну и вот Белых с "водой, максимум хлебом". Ладно еще требование допуска адвокатов и родственников в СИЗО. Это хотя бы реальная цель. Хотя, на мой взгляд, не подходящая для использования такого серьезного метода, как голодовка. Но голодать "в знак протеста против выдвинутого обвинения" — что это значит?
Требования голодовки должны быть выполнимыми. Если власть понимает, что ей проще убить человека, чем выполнить его требования, — она убьет человека. Но все последние случаи голодовок дали власти отличный урок. Можно не выполнять вообще никаких серьезных требований, человек голодовку все равно прекратит. В лучшем случае можно имитировать частичное выполнение требований — голодающий с радостью ухватится за повод прекратить борьбу. Так произошло, например, с Шеиным, когда ему пообещали, что "Центризбирком и суд разберутся".
Кстати, девальвация и дискредитация голодовки — это не только политиков касающаяся история. Неполитический арестантский мир ведет себя часто ровно так же. Когда я сидел в Бутырке, наш корпус объявил голодовку из-за того, что администрация СИЗО поставила глушилки для подавления мобильной связи. Заключенные по просьбе смотрящего сделали коллективное заявление: "У нас болит голова из-за глушилок, требуем их убрать". Само по себе такое заявление было уже смешным, но собственно голодовка проходила еще смешнее — камеры не брали пищу у баландеров. При этом во всех камерах оставались продукты, полученные через передачки с воли, и проверить, соблюдается ли голодовка, было просто невозможно. Да бутырская оперчасть и не собиралась проверять. Оперативники просто смеялись в лицо — голодайте сколько хотите, сидя на мешках с апельсинами и салом, ага. Голодовка корпуса продлилась два дня.
Вы только поймите. Я не хочу и не требую, чтобы кто-то голодал насмерть. И товарищу Белых дай бог здоровья, пускай поскорее эту голодовку вообще прекращает. Не голодайте в тюрьмах, если, не дай бог, там окажетесь.
Голодать нужно только в совершенно исключительных условиях, когда нет вообще, совсем никакого выхода и когда ты готов стоять до конца. Нельзя относиться к голодовке как к разновидности процессуальной борьбы, типа ходатайства об отводе судьи или обета молчания в зале судебных заседаний. Это очень серьезное оружие, которое сейчас всеми силами лишают серьезности.
Если и когда я попаду опять в Бутырку, я хочу, чтобы в моем распоряжении было серьезное оружие. На какой-то почти невероятный и исключительный случай. Когда будет проще сдохнуть, чем жить в действительно невыносимых условиях. И я хочу, чтобы бутырские опера не ржали мне в лицо, услышав слово "голодовка".
